Из истории спецназа ВС Украины. Интересное интервью опубликовано на цензор.нет:
27.11.2014
140-й центр сил специальных операций – одна из лучших частей вооруженных сил Украины. Качественная селекция личного состава, на основе 8-го полка армейского спецназа [спецназ ГУР МО Украины — авт. блога], неоднократные командировки в горячие точки за рубежом – Ирак, Афганистан.
“Цензор.НЕТ” уже писал однажды о подвиге бойцов 140-го центра.
Ребятам из центра не нужна публичность – к ним приковано пристальное внимание российских спецслужб, а 140-й центр в ходе АТО выполнял специальные задачи на всех участках фронта и в глубоком тылу противника. О большинстве этих задач рассказать нельзя. Но сотрудники центра согласились мне помочь в работе над статьей о проблемах боевого применения спецназа в ходе АТО.
“Цензор.НЕТ” записал интервью с одним из лучших командиров групп украинского спецназа – капитаном Даном Колесником. Дан – блестяще образованный офицер, и его четко выверенные фразы почти не требовали редактирования. Он рассказал о самом тяжелом бое 140-го центра, и провел грамотный и детальный разбор этой трагичной истории. Вот что такое войсковая разведка, задачи которой выполняет спецназ, вот что значит отсутствие “брони”, артиллерийской и авиационной поддержки. Так случилось, что в тот день, когда я приехал в харьковский военный госпиталь, Дан доставил туда одного из своих бойцов, за жизнь которого отчаянно боролся он сам и врачи…
Это первое интервью офицера 140-го центра в средствах массовой информации.
“Это произошло 24 июля. Я получил задачу провести поиск противника в районе Первомайска в дневное время. Точной разведывательной информацией мы не были обеспечены. По сути это была разведка боем. Риск прямого внезапного огневого контакта в районе был очень велик, поскольку Первомайск оборонялся крупными силами противника. Ближайший наш блок-пост, который держали наши товарищи из “Омеги”, находился от нас примерно в 12 километрах. Мы не могли рассчитывать на артиллерийскую поддержку – это был наш большой минус. Мне была придана группа поддержки в случае контакта и обеспечения эвакуации – в составе одного БТР-80 и одного небронированного грузового “Урала”, в кузове которого был установлен пулемет ДШК. Учитывая обстановку, этот состав был недостаточным для выполнения поставленной задачи. На самом деле, в районе требовалось провести доразведку прежде всего с помощью авиационной и агентурной разведки. Но поскольку информации не было, а в этом районе планировались дальнейшие операции наших войск, мы понимали, что задачу необходимо выполнить теми силами, которые нам выделили. На войне не всегда можно сделать по плану, потому что фактор времени зачастую является ключевым. Риск был велик, но это требовали интересы дела – если бы разведку не провели мы, то другие части могли завтра выйти на маршрут и попасть в засаду.
В районе было довольно интенсивное передвижение гражданского населения. Однако нам удавалось передвигаться по “зеленке” и обеспечивать полную скрытность. Примерно в 4 километрах от Первомайска мы вышли к мосту через железнодорожный переезд. Под мостом стоял одинокий микроавтобус. Мы обратили внимание, что у него не было номеров – обычный мирный человек вряд ли будет ездить на машине без номеров. К мосту примыкал лес, здесь была удобная транспортная развязка. Это было оптимальное место для оборудования опорного пункта, для организации блок-поста или засады противника. Казалось, что противник должен быть здесь, и тем не менее никаких признаков мы не могли обнаружить. Если бы у нас был беспилотник? Если бы у нас были беспилотники, космическая разведка, авиационная разведка, радиоэлектронная разведка, агентурная разведка, то мы бы туда не ходили, да и много куда еще не ходили. Но идет война, и мы обязаны решать задачи теми силами, которые есть в нашем распоряжении. Через мост шло движение гражданского транспорта. Вокруг подозрительного микроавтобуса – никакого движения. Очевидно было, что его хозяева где-то в лесу, и хотелось, чтобы они уже показались. Изредка какие-то машины проезжали в лес. Подходы к мосту были открытые, и при выдвижении к микровтобусу нас могли обнаружить. Мы наблюдали за обстановкой более полутора часов. Без изменений, все тихо. Я принял решение продвигаться вперед, поскольку наш отряд был обязан выполнить боевую задачу и обнаружить противника. Мы подошли к микроавтобусу. Он был пуст. Но внутри мы обнаружили бронежилет российского производства, пропуск “ДНР”, и девять переносных зенитно-ракетных комплексов. Это были террористы, и оставлять микроавтобус было нельзя. Я решил подождать хозяев машины. Мы рассредоточились – моя группа вокруг микроавтобуса, а группа прикрытия были за нами в лесопосадке. Бронегруппа находилась от нас в нескольких километрах. Я не планировал использовать их для боя, только для эвакуации. Поэтому в кузов “Урала” я посадил четырех наших бойцов – двух опытных, и двух резервистов, которые только прибыли на фронт и их надо было постепенно вводить в боевые условия. Я дал приказ – выдвигаться ко мне на помощь даже в случае боя – только по моей команде.
Спустя еще полтора часа к микроавтобусу все еще никто не вышел. Признаков вражеской активности не наблюдалось. Мимо нас прошло два человека и ездили машины, но нашу группу, которая лежала в 10 метрах от них они не обнаружили. Я подумал, что пора забирать машину покидать опасную зону. И в этот момент все начало развиваться стремительно.
Со стороны Первомайска под мост подъехала автомобильная колонна – две машины “жигули”, затем два автобуса “ПАЗ”, микроавтобус “Газель”, и джип. Мы залегли вокруг и рассредоточились. Они остановились от нас в 15 метрах, и оттуда начали выгружаться вооруженные террористы в форме “ДНР” и с “георгиевскими ленточками”. Они были хорошо экипированы. Мы видели, что каждый микроавтобус был и машина были полностью заняты вооруженными людьми – их было не менее 70-80 человек. Один из них вышел из передовой машины и с оружием наизготовку направился к микроавтобусу. Он должен был нас увидеть через мгновение. Это было целое подразделение. Как только они остановились и начали выгружаться, стало ясно, что нас обнаружат в следующую секунду, потому что мы были на открытой местности, без укрытий, нас было меньше. Противник также находился в невыгодной тактической обстановке – они стояли на дороге, и выгружались из машин, причем в каждом автобусе были открыты только одни двери, но через две минуты они бы выгрузились, рассредоточились, и тогда в невыгодной обстановке оказались бы мы – нас было гораздо меньше. У меня оставалось одно решение – дать бой, подавить сопротивление, и оторваться от противника.
Я дал команду, и две наших группы открыли огонь в упор. Мы распределили цели и накрыли все автобусы. Бронебойно-зажигательные пули с такой дистанции прошивали машины насквозь. Противник был ошеломлен, они стреляли в ответ, но неорганизованно, они успевали только выйти на дорогу, и их гасили одного за другим. Мы били прицельно, бросали гранаты, работали ВОГами. Я отстрелял три полных магазина. Наша группа прикрытия на фланге активно поддержала нас огнем. Дистанция была пистолетной, в прицел было видно глаза. Спустя 10 минут все было кончено. Все машины пылали, в них рвались боеприпасы, патроны, что-то свистело над головой, но прицельный огонь по нам вести было уже некому. Большинство террористов остались в автобусах, те, кто успел выскочить, убежать не смогли. Однако из леса, в который въезжали машины, начали выдвигаться новые группы вооруженных людей – очевидно, здесь на опушке находилась настоящая цель – базовый лагерь террористов. И они начали выдвигаться к месту боя. Мы под прикрытием группы прикрытия мы начали быстрый отход практически без помех. У нас не было потерь. Но когда мы отошли в ближайшую лесопосадку, произошло непоправимое.
По каким-то неизвестным причинам, вышла из строя наша дальняя радиосвязь, и я не мог сообщить об обстановке. Возможно, это были помехи, возможно, неисправность, к сожалению, проблема дальней закрытой цифровой радиосвязи на то время в наших войсках не была решена. В результате, командир группы поддержки не имел контакта, и не мог получить от меня команду на выдвижение. Но он отчетливо слышал звуки боя, и предположил, что мы попали в тяжелую ситуацию. Он принял решение ехать к нам на помощь, и оказать поддержку в эвакуации с места боя. Это было абсолютно верное решение, учитывая выход из строя связи, но… На войне не все идет по плану. Группа поддержки выдвинулась к месту боя и мы не могли сообщить, что нас уже нет на месте боя. Когда они вышли к мосту спустя примерно 20 минут, их встретил плотный огонь крупных сил противника, которые подтянулись из лесной базы. Мы были от них уже в 900 метрах, и по нам начал вести огонь миномет. А крупнокалиберные пулеметы, противотанковые гранатометы открыли огонь по группе поддрежки. Ребята приняли бой, и ответили их всех стволов – они начали отход только удостоверившись, что наших групп уже нет на месте боя, и начали уходить, продолжая прицельно бить по огневым точкам противника. Наибольший урон нашим бойцам нанесла группа снайперов, которая выдвинулась на мост, и заняла выгодную позицию, господствующую над местностью. Головной БТР подвергся массированному обстрелу – три колеса были в клочья разорваны, многократно прострелен корпус. Удивительно, но экипаж не пострадал. Оператора-наводчика спасло чудо – бронебойная пуля разбила триплекс, в который он смотрел, он пригнулся, опустил голову, и в этот момент в башню влетела граната из РПГ, и кумулятивная струя прожгла башню насквозь. Но небронированному “Уралу” досталось гораздо больше. Там были также прострелены все колеса, и вся машина был просто изрешечена. Она не взорвалась и не остановилась только благодаря чуду. Один из цилиндров оказался пробит пулей 12,7 мм, офицер, который вел машину, двигал ее стартером, а кабина напоминала решето, но его не задело. А вот ребята в кузове…
Мы встретили наши отходящие машины. Они еле ползли. Я поднялся в кузов – он был весь залит кровью. Все четверо моих товарищей получили тяжелые ранения. Мы приступили к оказанию первой помощи и эвакуации раненых товарищей. К сожалению, быстро довезти их до блок-поста не удалось. Из-за пробитых колес БТР заглох, “УРАЛ” также полностью вышел из строя, а до нашего блок-поста оставалось несколько километров. Наши побратимы из “Омеги” выслали к нам микроавтобус с какими-то отчаянными волонтерами, которые работали на передовой. Думаю, когда мы победим в войне, в каждой воинской части надо будет поставить памятник своим волонтерам – без помощи народа воевать было бы просто невозможно. Мне очень жаль, что я не знаю, как зовут этих прекрасных отчаянно смелых людей – надеюсь, они прочтут, и выйдут на связь. Там была девушка-медик. Раненым требовалась немедленная операция – нужно было доставить их в ближайший госпиталь. К сожалению, ближайший госпиталь, где их могли бы спасти, находился в Харькове, ничего ближе не было. Ни реанимационного вертолета, ни реанимобиля не было поблизости. Но даже обычный вертолет нам выслать не смогли – не оказалось готовых к взлету. Мы связались напрямую с вертолетчиками, и оказалось, что недалеко от нас пролетал по другому заданию один из экипажей. Как только они узнали, что мы в беде, вертолетчики мгновенно полетели к нам. Они сели на блок-посту. А мы ждали, пока к нам доедет машина.
У меня хорошая медицинская подготовка, а накануне я прошел в Киеве курс подготовки по программе “боец-спасатель”, и получил от волонтеров современные аптечки для подразделения. Я применил все свои знания для спасения жизней. Все четверо получили ранения грудной клетки – пули снайперов пробили легкое, а также были ранения в голову и другие части тел. Накануне на выдаче аптечек инструктор сказал мне – вот вам в комплект одна декомпрессионная игла, вряд ли у вас в группе в одном бою будет много бойцов с таким видом ранения, а вот оказалось, что так и произошло… Прежде всего надо определить признаки, кому следует оказать помощь прежде всего. Для этого следует обратить внимание на губы и ротовую полость, глаза. У двоих ребят глаза потемнели и отекли – это признаки повреждения мозга. Они погибли почти сразу – им было уже невозможно помочь. Одному из раненых оказали помощь – он сам сидел, был в сознании, и не был в критическом состоянии. Кровь быстро остановили, говорили с ним. Я сосредоточился на помощи второму – он был очень тяжелый. Засунул палец во входное отверстие на груди – пневомторакс. Легкие пробиты, дыхание перекрыто – ввел иглу, дыхание восстановилось. Остановили кровь, стабилизировали. Приехали волонтеры, раненых погрузили в машину, доставили к вертолету, взлетели. Уже когда летели в вертолете из-за перепада давления произошел шок, остановка сердца. Откачивали 10 минут – массаж сердца, искусственное дыхание. Запустили вручную, стабилизировали. Мы держали его 4 часа – это была непрерывная работа. Руки дрожали… И вот в Харьков прилетели. Мы сообщили, что везем двоих раненых, но нам прислали только один реанимобиль. Потом приехал второй. Самого тяжело раненого товарища отвезли в госпиталь, мы вздохнули. Другой наш товарищ сидел сам в вертолете, мы вынесли его, посадили. Но когда наконец приехал реанимобиль и за ним, он вдруг… упал. Умер. Оказалось – пуля пробила плечо, изменила траекторию, задела легкое, позвоночник. Небольшое входное отверстие, а внутри – беда. Произошло внутреннее кровоизлияние. Все это время пока мы летели, офицер истекал кровью. Ему было ужасно больно, по характеру ранения, но он видел, как мы откачиваем другого воина, и держался мужественно, не издал ни звука. Ему нельзя было запустить сердце – кровь почти вся вытекла… В полевых условиях ему ничем нельзя было помочь. Когда мы приехали в госпиталь, нам сообщили – погиб и тот, кого мы с таким трудом доставили. Основная причина – также огромная кровопотеря…
В этом бою пали смертью храбрых великолепные воины – Василий Кобернюк, Тарас Якимчук, Андрей Чабан, Владимир Черкасов. Я хочу, чтобы их близкие знали об их подвиге, о том, что они погибли смертью героев, и враг дорого заплатил за их гибель.
Анализируя этот боевой эпизод, считаю, что применять подразделения спецназ, предназначенные для операций в глубоком тылу противника в качестве войсковой разведки переднего края обороны противника – неоправданно. Такие операции следует осуществлять только с проведением агентурной разведки, при обязательной поддержке бронетехники и артиллерии, способной работать немедленно по заявке. Нам надо воевать огнем и маневром, чтобы было как можно больше профессионализма, и как можно меньше необходимости жертвовать собой. Для этого необходимо качество планирования боевых операций. К сожалению, наше подразделение привлекали и к другим непрофильным операциям – например, нам, подразделению специальных операций, однажды поставили контрразведывательные задачи в ближнем тылу. Острейшей проблемой является невнимание к организации эвакуации раненых, отсутствие передовых полевых госпиталей, отсутствие вертолетов для быстрой эвакуации, отсутствие реанимобилей в боевых порядках частей. Если бы наши раненые попали на операционный стол не спустя 4,5 часа, а в течение часа, то они бы остались в живых.
Я говорю с вами, потому что хочу, чтобы из наших ошибок были сделаны выводы, чтобы ошибки планирования исправлялись, и были правильно определены приоритеты в боевой подготовке, закупке оснащения, техники. Война не может быть без потерь, но результаты боев требуют анализа и серьезного разбора.
Следует отметить, что при проведении операций такого рода, для которых было подготовлено наше подразделение, за все время войны мы не понесли боевых потерь. Все наши безвозвратные потери пришлись на 24 июля. Это был самый тяжелый бой 140-го центра сил специальных операций”.
Но это не был самый тяжелый бой 140-го центра. 26 октября во время операции по прорыву окружения российских наемников вокруг 32-го блок-поста, в бою с отрядом российских наемников капитан Дан Колесник пал смертью храбрых. Он погиб как герой.
Им снова пришлось идти днем. Без бронегруппы. Без артиллерии. Она работать не могла – по условиям перемирия. Дан – человек чести, и он не мог отказаться от выполнения задачи, потому что надо было спасать своих товарищей. Он всегда был готов идти впереди, потому что считал, что командир должен быть примером для бойцов. Парни из 140-го плакали над его телом… У Дана осталась семья – жена и двое маленьких сыновей…
Я не успел согласовать это интервью с Даном. И если бы он был с нами, не раскрыл бы его имени. Но я решил написать все так, как есть. Чтобы близкие героя знали о том, как он сражался, чтобы сыновья гордились отцом, чтобы все знали, какой огромный вклад сделал 25 летний офицер спецназа в защиту Украины. Я хочу, чтобы Дан был представлен к самой высокой награде, которой он без сомнения достоин. Придет время, и мы сможем рассказать больше об этом замечательном и достойном гражданине Украины. Мысли и замечания Дана я использую в статье о проблемах боевого применения подразделений спецназ в ходе войны с Россией, и в других работах. Эти фото Дан прислал мне за неделю до своего последнего боя – здесь он с своими ребятами из 140-го центра. А еще у меня есть фото самого Дана – здесь он совсем молодой, после выпуска…
Это был настоящий мужчина и высокий профессионал своего дела.
Начальник Управления специальных операций Генерального штаба Сергей Кривонос так сказал о Дане:
“Дан был моим учеником в военной академии, под моим руководством он готовил дипломную работу. Это был один из лучших курсантов, которых я только видел. Организованный, трудоспособный, умеющий аналитически мыслить и принимать самостоятельные оригинальные решения. Прирожденный воин, который несмотря на свой возраст, за время войны приобрел заслуженный авторитет в частях специального назначения. Вечная память. Это офицер, которым Родина должна гордиться”.
Спасибо, Дан…
Юрий Бутусов
My Blog 