Июль 2014 года. ВСУ наступают. Интервью с украинским офицером — артиллеристом для LB.ua (предполагаю, что он служит в одной из бригад ВДВ, и “работает” на самоходном орудии типа 2С9 “Нона-С”).
Призвание – артиллерист: “Российскую армию мы не боимся. Нам отступать некуда и незачем”
lb.ua, 16 июля 2014
Илье – 26 лет. А выглядит на 36. При этом его лицо не исполосовано морщинами, а взгляд не замутнён печатью ответственности за семью. Это зрелость, но зрелость иного толка. На войне день за месяц идет.
Он знает немало, но пока не может всё рассказать: «особисты» не то что бы лютуют, но кровушки попить могут. Поэтому вместо известных всем географических названий он употребляет конструкции: ряд городов, на определенных направлениях.
Илья – артиллерист. И воевал на самых лютых «направлениях».
– Мы понесли определенные потери в технике и людях, освобождая ряд городов. Потери мы получали везде, где нас ждали. А «ждали» нас в очень многих местах. И, как показала практика боевых действий, без артиллерии нам в этой войне пришлось бы очень туго.
– Ты говоришь: нас ждали. Это у нас плохо работает разведка или у них – хорошо?
– Наша разведка работает отлично. Но у «тех» разведка, я так понял, была из местных жителей. Колонна подходит к населенному пункту, дедушка-бабушка или же какой-нибудь молодой человек видят это и кому-то звонят. Этого времени хватит, чтобы организовать засаду. Случалось, что засады были сделаны очень профессионально.
– То есть, там были хорошие инструкторы?
– Там были и остаются хорошие наёмники. Из разных стран. Это «железно». Они работают по тактике душманов: бьют по первой машине колонны и по последней, а затем открывают перекрестный огонь, чтобы невозможно было сориентироваться. При этом у них очень хорошо налажена уборка трупов. Когда было очевидно, что мы по любому поразили цель и там должно остаться неограниченное количество тел, мы ничего не находили. Кровь – есть, вещи – есть, а тел – нету. У них четко поставленная задача – забирать своих, чтобы их нельзя было идентифицировать по документам или визуально.
– Но потери у боевиков большие?
– Потери есть. Местные жители, которые сотрудничали с нами, говорили о большом количестве жертв. Не буду говорить, где и как, но после одной из «отработок» мы накрыли их больше тысячи.
– За раз?!
– За раз.
– Как они успели их убрать?
– Дело в том, что дальность стрельбы была такая, что быстро подойти туда не было возможности. Но местные говорили, что увезли 5 «Камазов» чисто трупов, разорванных. Грузили под самый верх. А «наполовину разобранных», которые кричали, пищали, они даже не считали.
Среди боевиков есть профессионалы, а есть такие, которые насмотрелись фильмов «Рембо». Но потом, когда засвистели пули над головой, они всё о себе поняли.
– Тебе-то не страшно было?
– Не боится только дурак. Но со мной все нормально. Я ожидал, что будет еще жестче. Поэтому боюсь не за себя, а за своё отделение. Я должен привезти их обратно живыми и невредимыми. У некоторых есть семьи, дети.
– Твои орудия далеко бьют?
– Если скажу – меня вычислят. Отвечу так: могу стоять хоть в лесу и бить на 6-8 км с повышенной точностью.
– Самый запоминающийся бой?
– Каждый. Когда ты стоишь «на прорыве» – всё сливается в один большой бой. Единственное, что могу сказать: под Красным Лиманом из роты живыми вернулись десять человек.
– У нас что – потери больше, чем официально объявляется?
– Нет, не больше… Не обижайся, но для гражданских потеря 10, 20 человек – не трагедия. Ну, может, 30. А я потерял очень многих друзей. Для меня даже ранение солдата – уже трагедия.
– Поверь, для нас потеря каждого солдата – это тоже трагедия…
– Но у тех потери больше. Потому что там есть, как я уже говорил, не только профессионалы, которые умеют воевать, но и профессионалы, которые не умеют воевать. В некоторых боях, когда нас утюжили и минометами, я заметил, что у них нет хорошего корректировщика огня. На это учатся несколько лет. И я так понял, что им либо не хватает корректировщиков, либо их наспех обучили, а это ничего не даёт. Потому что нужны годы тренировок на полигонах. Ну, нету – и отлично.
– Боец «Айдара» в беседе с нами жаловался на точность артиллерии.
– Есть такая штука, как эллипс рассеивания. Снаряды различаются по партиям, по весовым категориям. А есть ветер, метеоусловия. Ветер был 3 м/с, а в момент выстрела резко стал 6-8 м/с. Всё! Для снаряда это очень важно.
– Вы с ума не сходите от наших ветров восточных?
– Мы были на всех полигонах страны. Так что ветром нас не удивить. К тому же, минам ветер вообще до одного места, а вот снаряд деривация сносит вправо.
– На бывшем блок-посте террористов возле Семеновки из асфальта торчит множество минных хвостовиков. Почему мины не взрываются?
– И срок годности мог выйти, и неправильная эксплуатация могла быть, взрыватель мог не сработать – он мог быть повернут на фугас, а не на осколочное действие.
В общем, старые.
Нам привозили мины еще времен СССР, которые намного-намного старше меня. И я ими доволен полностью. А стрелял я всеми видами боеприпасов. Даже теми, которые до сих пор являются секретными.
– Как война меняет людей?
– Многие сначала не поняли, куда попали. А затем изменения сильные пошли: ответственность выросла, появилось чувство локтя, братского плеча. Люди работают НА ИЗНОС. Я ни о ком не могу сказать, что он урод или «редиска». Поверьте, а прошли мы через многое.
– Озлобленность на всех и вся не появляется?
– Озлобленность появляется на этих уродов, которые не ведают, что творят. Люди теряют друзей, с которыми и служили, и дружили на гражданке.
– С пленными с той стороны не приходилось общаться?
– С пленными «сепараторами» – нет, но мне хватило общения, когда здесь еще не было ожесточенных боёв. Я понял, что это за люди. Железный факт, что многие находятся «под наркотой». Такими людьми легче управлять, они не чувствуют усталости и голода в такой степени, как мы. У меня ощущение, что половина гражданских, которые там находятся, не отдают себе отчета, что они делают.
Мы сейчас ехали по Славянску – нас встречали как героев. А буквально пару месяцев назад нас готовы были расстрелять, нам плевали в лицо и готовы были сжечь нас вместе с техникой.
– Это правда, что в начале АТО наши солдаты психологически не были готовы стрелять?
– А как ты можешь стрелять в мирных людей, если мы давали присягу украинскому народу? Вот как ты мне предлагаешь открывать огонь, если передо мной стоит женщина с ребенком?! А ребятам под траки бросались. Они даже не могли машину на месте развернуть, потому что «пропустили» бы гражданских под гусеницами. А уроды в это время прятались за их спинами. И если бы мы вступили в бой в подобной ситуации, то мы бы просто положили кучу гражданских. А среди них потом бы резко отыскались граждане России, какие-нибудь высокопоставленные чиновники, и это стало бы поводом ввести российские войска.
– Наши пацаны не боятся столкновений с регулярной российской армией?
– А что их бояться – они такие же солдаты, такие же люди. Не знаю, какой у них уровень подготовки, но, честно тебе скажу – я на своей земле. Нам отступать и некуда, и незачем. А русские – такие же люди, они тоже боятся умирать.
– Еще вчера это казалось дикостью – славяне убивают славян.
– Я тебе не отвечу на вопрос, как нас так стравили. Но когда сосед приходит в гости к соседу, он же не с автоматом это делает. Мне по барабану – славяне, американцы. Я воюю за свою землю, за свой дом. Чтобы не было того беспредела, о котором нам рассказывали местные. Тем более, какие ж это славяне, если там были чеченцы, негры, китайцы, испанцы, итальянцы.
– Негров видел лично?
– Лично. Это подлая война. Во Вторую мировую было проще: тут – свои, там – чужие. А сейчас человек, который еще вчера воевал, бросает автомат, переодевается гражданским и говорит, что он мирный житель. И рассказывает, что он сам родом из России, но уже пять лет как живет в Украине.
…Наша армия не была готова к ведению боевых действий такого рода. Всем без исключения подразделениям не хватает приборов ночного видения, тепловизоров. По идее, это должно быть у каждого солдата, не говоря уже о спецподразделениях. Раньше не хватало хорошей «брони». Мне было очень обидно, когда мы находили современное вооружение, которого не было у нас.
– Вы его в хорошем смысле «прихватизируете»?
– Часть вооружения и боеприпасов поставили на учет и сами пользуемся. А сверхновое вооружение сдавали в лагерь АТО. На самом деле, любая горячая точка – это площадка для испытаний новых разработок. И Россия этим пользуется.
Но я скажу, что усилиями наших офицеров, очень толковых офицеров, наша не самая современная техника оживает. Есть хорошие учителя, старые офицеры, которые за несколько суток поставили технику на ноги. И настрелы на орудиях такие, что можно просто обалдеть.
– У меня местные часто спрашивают: почему нельзя было взять Славянск прямым ударом. Отвечаю: взяли бы, но людей положили столько же, сколько за время всей АТО.
– Не так. Солдат положили бы больше, а город все равно не взяли бы. Война – это целая наука, а штурм города – отдельный том. Когда из каждого окна по тебе могут жахнуть из РПГ… Поверьте, это очень непросто.
– Уродов генералов видел?
– Уродов генералов не видел, но знаю, что наше командование идет по горе трупов, причем наших трупов. Я просто не могу понять, почему генералы, которые якобы проходили курсы подготовки при НАТО, не могут наладить взаимодействие между родами войск. Отсутствие связи – очень большая проблема. Я неоднократно слышал, да и сам видел, как нацгвардия начинала открывать огонь по нам, потому что они теряли ориентирование: связи не было, и они начинали лупить. Или как два подразделения спецназа друг друга начинали валить – одни возвращались с задания, а другие их «встретили». Потому что нет организации, нет связи.
– Они в «оптику» не могли различить, что это свои?
– Та причем тут оптические прицелы. Ты вот по мне скажешь, кто я такой?
– «Сепарат».
– Вот видишь. На мне нет ни одного шеврона. А на спецназе – по любому не будет. Они на задание даже без документов ходят – чтобы потом не предъявили ничего. Иначе это самоубийство. Могут «пробить» твоих родственников и начать погоню за ними.
– Ну, это если они живут в зоне АТО.
– Без разницы. Для них нет предела. Выдвинулись 2-3 человека от этих уродов с нормальными документами, пробили адрес, пробили фотографию жены – и всё. И это касается всех частей. Вот наша часть нанесла им очень большой урон, как думаешь, нет у них желания хоть как-то отомстить?
– Так вы ж всех поубивали.
– (Смеётся) Еще ж часть осталась. Если бы всех поубивали, мы б уже поехали домой.
– Бабы не хватает?
– Ещё как! Я уже три месяца воюю. Но в этой напряжёнке об этом зачастую и думать некогда. У меня был реальный случай, когда мы «уваливали» вагоны снарядов – вагоны! И когда полностью заканчивались снаряды, пацаны просто сбрасывали их с машин, расчеты тут же комплектовали новый боезапас, чтобы вести безостановочный огонь. Жара стоит +35, а у меня из стволов тупо валит дым. За два дня с одного орудия отстрелял больше 500 снарядов. При том что на некоторых орудиях максимальный настрел – 5000-6000 выстрелов. Технике по 30-40 лет, но она ведет себя отлично. Так что – пробьёмся! (…)
Евгений Швец, журналист, спортивный обозреватель LB.ua